Поховали актора з печаттю відступництва

Почитайте, з якими "почестями" Москва ховала актора. Талановитого, у деяких ролях - геніального, але по суті - лицедія, який своєю зовні могутньою статурою так і не спромігся вилущитися з гнітючої шкаралущі малохохла. "Ізвєсний актьор украінского проісхождєнія", - ледь не поблажливо писала про нього пихата московська преса. А він спалювався на сцені, на екрані і час від часу промивав сумління квасними сльозами, побиваючись з "дальока" над "судьбой доброго гостєпріімного народа, стонущего под ігом жестокіх бандєровцов". І крізь оте дитяче хлипаня звав свою отчину "малороссієй".

Оцей напівпорожній зал перед його труною - сухий вінець шляху. Наче печать відступництва, як ремейк назвиська фільму, в якому він колись зіграв, - "Похоронітє мєня за плінтусом".

Валерій ЯСИНОВСЬКИЙ

На прощание с народным артистом народ так и не пришёл
АВТОР
Александр Мельман
телекритик, МК
О нем говорили: «Любимец народа». А где он этот народ? Люди, что с вами? Где вы были вчера? Где вы вообще? Алексей Васильевич Петренко, прощание с которым прошло в Доме кино, отдал вам всего себя, без остатка. Он любил вас, любил свое искусство. Он сердце рвал на куски для того, чтобы вы что-то поняли, прочувствовали. А вы…

Полупустой зал. Да нет, меньше половины… Я ничего не понимаю, такой артист, такой человек. Человечище. Такого больше нет и не будет. Просто попрощаться, прийти и попрощаться, возложить цветы к гробу — и нет вас. Вас так мало…

Да, он был очень скромным. Никуда специально не лез, ни в какой телевизор. Когда в Ленинграде еще играл «Укрощение строптивой», зрители восторгались, а он после спектакля надевал потертое пальтишко, поднимал воротник… только его и видели.

Никакой славы ему было не надо, лишь бы играть вволю. Только то, что хотел и мог. А мог он многое. Вот вам Сталин — неоднократно. Сталин, представляете?! Ну посмотрите на Петренко… Вот Петр I. А вот Распутин. «Такого Распутина не было ни до, ни после него, — говорит Сергей Никоненко. — Звезды, мировые и отечественные, пытались его сыграть в последние годы, да куда уж им. Только Леша это мог сделать».

Леша, Алексей Васильевич мог всё. Его семиминутный монолог в фильме Германа в «Двадцать дней без войны» непостижимы. Это такая эмоциональная самоотдача, что даже ролью ее не назовешь. В этих семи минутах проживание, прожигание всего себя, на полный износ. И сумасшедшие глаза, и жесты, и этот мат… Непостижимо.

А вот Петренко в балетной пачке танцует в Театре «Школа современной пьесы» с Альбертом Филозовым и Любовью Полищук. Такой большой, громоздкий и такой легкий, просто воздушный.

Он ничего не боялся в искусстве, то есть абсолютно. Любил эксцентрику, но всегда с привкусом трагичности. Любил юмор, самоиронию, но там столько смыслов… Что он творил с нами, этот, громадный артист.

Его коллеги на траурной сцене говорили слова. Очень хорошие слова, искренние, идущие от сердца. И Аристарх Ливанов: «С Алексеем Васильевичем я всегда становился лучше». И Николай Бурляев: «Перед смертью он просил не говорить, какой он гениальный, и не аплодировать, когда его понесут. Он хотел, чтобы только читали стихи». Читали — Цветаеву, Есенина, много кого. Но вот опять, это уже Сергей Гармаш: «Я не понимаю, почему не пришли молодые артисты?» Никто не понимает.

А не говорить о гениальности… Ну как же это можно, Алексей Васильевич! Вот и говорили. И правильно делали. Но дороже всех слов оказалась песня, его любимая. Украинская. В этот раз играла только гитара, без голоса. Но душа Алексея Петренко проявилась именно здесь и сейчас, в этом нехитром мотиве. Таком душевном и таком впечатляющим.